А что же союзники? Да, верна поговорка: друзья познаются в беде. Ещё до рейда на Порт-Ройял в Сен-Доменг пришли корабли с двумя отрядами майянской пехоты. Дон Хуан прислал сто человек из своей личной гвардии, а это были отменные вояки, и сотню наиболее опытных лесных партизан, отличившихся в войне с испанцами. Командовал этими "легионерами" дон Гаспар Чи, родственник дона Хуана. Жители Маракайбо, помня об оказанной им услуге со стороны Сен-Доменга, сочли нужным ответить взаимностью: прислали два трёхсоттонных галеона, набитых бочками с сырой нефтью. Что ж, очень даже кстати. А кубинский отряд на десятке мелких судёнышек пришёл буквально вчера. Их командир поспешил извиниться за малочисленность отряда, заявил: мол, команданте Перес оторвал от сердца два фрегата - чуть ли не всё, что осталось от кубинского флота за время правления Фуэнтеса - и направил их в подмогу капитану Жану. Ведь не исключено, что англичане атакуют Флориду, и там помощь кубинцев придётся очень кстати. Диего Суньига, лидер мексиканских повстанцев, прислал письмо… И на том спасибо, хотя бы вспомнил. Кубинцы, майя… Эти прекрасно понимали, кому обязаны своей независимостью, и какая судьба ждёт их самих, если Сен-Доменг падёт. Испанцам новая английская экспансия тоже не в радость. Неприятно удивляло полное равнодушие Франции. Впрочем, Галка на помощь "дорогого друга" и не рассчитывала. И так было ясно, что его величество отстранился от ситуации: я не я, и хата не моя. Что ж, вольному воля. Если Сен-Доменгу суждено победить, то этой победой они будут обязаны только себе самим. Ну, и немножко - союзникам.
Город заканчивал подготовку. А флот Сен-Доменга давно был готов к сражению.
Война.
Новость о войне с Англией мало взволновала каторжан на соляных копях. Подумаешь - велика важность! Одни разбойники напали на других! Лучше не болтать и махать киркой или лопатой. Не то одну соль и будешь жрать: тем, кто не выполнял дневного урока, заметно урезали паёк. Впрочем, маисовая лепёшка, половинка луковицы и кусок жареной курятины на один раз - таков же был рацион рабов на плантациях. Не разносолы, но и помереть с голоду не получится. При испанской власти каторжников кормили куда хуже. Руису рассказывали, что раньше тюремные власти воровали по чёрному. Сейчас, при власти пиратской, боятся. Воруют, конечно, но по чуть-чуть, чтоб и себя не обидеть, и не так заметно было. А то ведь как прежний начальник со товарищи был повешен? Вдруг ни с того ни с сего в час ужина нагрянули десять вооружённых до зубов пиратов. Сразу не к начальнику, а к каторжанам. И давай смотреть, что те едят. А там роскошные блюда: кусок стебля сахарного тростника да болтанка, сваренная из отбросов с сиятельной кухни. Причём, явно позавчерашних… Начальника с помощником так и вздёрнули - в их нарядных камзолах. А их преемники, тоже испанцы, пугались уже одной мысли о том, чтобы так бессовестно воровать. Проверки случались довольно часто и являлись как правило без предупреждения… Узнав об этом, Руис понял, что ему ещё повезло. Если пять лет каторги - таков был приговор суда - вообще можно назвать везением.
Половину срока, впрочем, он уже отмотал.
Здесь он как-то сразу отдалился от Диего и Педро. Те и до нападения на квартирмейстера-француза не отличались большой любовью к пиратским порядкам на Санто-Доминго, а тут вообще озлобились до предела. Их, избалованных купеческих сыновей, обрядили в лохмотья и цепи, заставили тяжко трудиться. За неповиновение били плетьми. За невыполнение нормы лишали ужина. Приходилось ещё отбиваться от матёрых уголовников, которым в отсутствии женщин приглянулись молодые испанцы. Юноши тогда дрались насмерть, умудрившись прибить двоих, осуждённых пиратами за разбой на дорогах. Затем вмешались надсмотрщики и плетьми разогнали драчунов по углам сарая. К троим испанцам больше никто с неприличными предложениями не приставал. Но если для Диего и Педро это было лишним поводом проклинать "ладронов" и копить злобу, то Руис, наживший в той драке шрамы на лбу и щеке, сделал для себя важный вывод: "Я сам виноват в том, что со мной случилось". А теперь, два с половиной года спустя, вдруг обнаружил, что, в отличие от былых друзей, не отупел от однообразной тяжёлой работы. Не превратился в злобного зверя, готового рвать на куски всех и вся. И, не удержавшись, сообщил о том единственному другу, которого приобрёл на каторге - Огюсту, осуждённому за утаивание части добычи пиратскому канониру. "Чего ты хотел, парень? - ответил седой кривоглазый пират, весь исчерченный старыми шрамами. - Каторга - такое место, где сразу видать, кто настоящий мужик. А слюнтяи вроде твоих приятелей исходят на дерьмо и заканчивают жизнь в петле. Жаль, тут из сотни только один, ну двое становятся настоящими мужиками. Остальные… Да ты и сам видишь". Руис не без сожаления вынужден был согласиться с Огюстом. Диего и Педро - пропали. Даже когда выйдут отсюда, а шансы прожить ещё два с половиной года есть у обоих, всё равно их души уже отравлены ядом злобы и ненависти. Они, ничему не научившись, пойдут по той же дорожке и закончат так, как предсказывал канонир. В петле.
Пират был прав ещё и в том, что лишь немногим дано остаться здесь людьми. Когда на копи явился офицер-вербовщик, обещавший каторжанам полное прощение за участие в обороне столицы, стоило ли удивляться, что на его призыв из полутора сотен отозвались лишь двадцать три человека?
Огюст Жерве и Руис Эскобар, конечно же, были в их числе. А Диего Эстрада и Педро Сантос - нет.
- Выстоите - честь вам и хвала. Не только прощение заработаете, но и карьеру сможете сделать. Побежите - вас переловят и расстреляют, как собак!
Офицер - зверь. Сам не из пиратов, наёмник. Дело своё знает туго, потому желания возражать ему не возникло ни у кого. Даже у осуждённых флибустьеров, поначалу бурчавших, что им, морским волкам, придётся подыхать на суше. Руис тем более не горел желанием проверять, тяжёлый ли кулак у господина офицера и распространяется ли пиратский запрет мордобития подчинённых на выслуживавших амнистию каторжан. Приказано носа не высовывать из казармы - пожалуйста. Хотя жаль, неплохо было бы родителей навестить. Приказано на полигоне по полдня вертеться, новые ружья осваивать - тоже никаких возражений. Санто-Доминго-де-Гусман… В этом городе Руис родился. Этот город он любил и готов был защищать от кого угодно. А кто там сидит в Алькасар де Корон - испанец или пиратка - в данный момент неважно.
Около полигона то и дело появлялись пиратские офицеры: присматривали среди "сухопутных крыс" пополнение на свои корабли. Четверых осуждённых джентльменов удачи уже забрали их прежние капитаны - отрабатывать амнистию в качестве простых матросов. Огюст и Руис держались вместе, потому хорошего канонира до сих пор не увели в порт. "Мальчишку", видите ли, брать с ним за компанию в лом, всё равно при первом же залпе сдохнет. Но когда заявились братья Пикары… Огюст рассказывал: "Я ведь у Пьера Пикара был старшим канониром. Так бы и служил сейчас, да грех на душу взял. Приметил за бочонком спрятанный кошелёк. Заглянул тихонечко, а там золотишко. И вместо того, чтобы честно сложить в общую кучу для дележа, завязал в кушак. А боцман возьми и проверь… Хорошо, что Пьер в тот день добрый был, не то болтаться бы мне на нок-рее". И вот этот самый капитан Пьер Пикар вместе с братцем Роже пришёл поглядеть, нельзя ли кого заграбастать на свою посудину…
- Это ты меня ножом пырнул, парень? - Роже Пикар, как ни странно, был трезв как стёклышко, хоть и вид имел самый неряшливый.
Руис, заряжавший ружьё, лишь мазнул по пирату равнодушным взглядом.
- Если не отойдёшь, я пырну тебя снова, - спокойным, будничным тоном произнёс он, защёлкнув замок ружья. - А ещё лучше - пристрелю.
Пират, что удивительно, нисколько не возмутился. Заржал, как некормленый жеребец, и почти по-дружески хлопнул Руиса по плечу.
- А ты мне нравишься, парень, - гоготал Пикар. - Эй, Пьер! - это уже братцу. - Поди сюда, я тут кое-что нашёл!